Рассказы

Какой-то звук, назойливый и
непонятный, перебивал его мысли о близких - резкое, отчетливое металлическое
постукивание, словно удары молота по наковальне: в нем была та же звонкость.
Он прислушивался, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит;
он одновременно казался бесконечно далеким и очень близким. Удары
раздавались через правильные промежутки, но медленно, как похоронный звон.
Он ждал нового удара с нетерпением и, сам не зная почему, со страхом.
Постепенно промежутки между ударами удлинялись, паузы становились все
мучительнее. Чем реже раздавались звуки, тем большую силу и отчетливость они
приобретали. Они, словно ножом, резали ухо; он едва удерживался от крика.
То, что он слышал, было тиканье его часов.
Он открыл глаза и снова увидел воду под ногами. "Высвободить бы только
руки, - подумал он, - я сбросил бы петлю и прыгнул в воду. Если глубоко
нырнуть, пули меня не достанут, я бы доплыл до берега, скрылся в лесу и
пробрался домой. Мой дом, слава богу, далеко от фронта; моя жена и дети пока
еще недосягаемы для захватчиков".
Когда эти мысли, которые здесь приходится излагать словами, сложились в
сознании обреченного, точнее - молнией сверкнули в его мозгу, капитан сделал
знак сержанту. Сержант отступил в сторону.


2



Пэйтон Факуэр, состоятельный плантатор из старинной и весьма почтенной
алабамской семьи, рабовладелец и, подобно многим рабовладельцам, участник
политической борьбы за отделение Южных штатов, был ярым приверженцем дела
южан. По некоторым, не зависящим от него обстоятельствам, о которых здесь
нет надобности говорить, ему не удалось вступить в ряды храброго войска,
несчастливо сражавшегося и разгромленного под Коринфом, и он томился в
бесславной праздности, стремясь приложить свои силы, мечтая об увлекательной
жизни воина, ища случая отличиться. Он верил, что такой случай ему
представится, как он представляется всем в военное время. А пока он делал,
что мог. Не было услуги - пусть самой скромной, - которой он с готовностью
не оказал бы делу Юга; не было такого рискованного предприятия, на которое
он не пошел бы, лишь бы против него не восставала совесть человека
штатского, но воина в душе, чистосердечно и не слишком вдумчиво уверовавшего
в неприкрыто гнусный принцип, что в делах любовных и военных дозволено все.
Однажды вечером, когда Факуэр сидел с женой на каменной скамье у ворот
своей усадьбы, к ним подъехал солдат в серой форме и попросил напиться.
Миссис Факуэр с величайшей охотой отправилась в дом, чтобы собственноручно
исполнить его просьбу. Как только она ушла, ее муж подошел к запыленному
всаднику и стал жадно расспрашивать его о положении на фронте.
- Янки восстанавливают железные дороги, - сказал солдат, - и готовятся
к новому наступлению.